Журнал "Вокруг Света" №3 за 2002 год - Вокруг Света

В октябре 1844 года у красавицы еврейки голландского происхождения Юдифи Харт родилась девочка, нареченная Генриеттой Розин. А так как молодая мать пользовалась репутацией содержанки, то никого не удивило, что появившийся на свет ребенок был незаконнорожденным. Спустя несколько месяцев крошка выпала из высокого детского стульчика, угодив при этом прямо на угли горящего камина. Несчастную тут же запихнули в большое ведро с только что надоенным молоком, а потом долго оборачивали масляными компрессами. Впоследствии актриса рассказывала об этом жутком происшествии с ледяным спокойствием сверхъестественного существа, застрахованного от всех напастей «Ничего, никаких следов, если не считать чересчур розовой кожи». По всей вероятности, она уже родилась с умением держать удар, чтобы ни было.

В 7 лет Генриетта не умела ни читать, ни писать, ни считать. Причиной тому было вечное отсутствие матери, обожавшей путешествовать и, видимо, вовсе не в одиночку. Отец девочки — Эдуард Бернар не выказывал никакого интереса к самому факту ее существования. Да и мать с тетками, хоть и знали, что она больна туберкулезом, своим вниманием ее не баловали. И в конце концов ее отдали в пансион мадам Фрассар, а потом перевели в другой при монастыре Гран Шан в Версале. Одной из причин этого решения был и дерзкий нрав девочки, а потому родные решили, что монахиням будет гораздо легче справиться с ее непростым характером. Но и здесь все попытки привить девочке хорошие манеры и интерес к учению были тщетными.

Четыре раза воспитанницу выгоняли из пансиона за поступки, которые считались неискупимыми прегрешениями. И... те же 4 раза принимали обратно, не умея устоять перед просьбами, раскаянием и тем обезоруживающим очарованием, которым эта сорвиголова была одарена от природы. Вряд ли благочестивые сестры могли даже предположить, что они явились жертвами тех чар, которые со временем будут околдовывать всю пришедшую на ее спектакли публику как в Европе, так и в Америке. Хотя, судя по записям монахинь по поводу своих подопечных, этой девочке не был предназначен обычный земной путь, а потому она будет или «ярким светилом благочестия, или одним из краеугольных камней соблазна и ужаснейшей грешницей».

Но однажды это Божье наказание — худшая из всех в прилежании и поведении, бросилась спасать тонувшую в пруду подругу. Вытащив несчастную и выкарабкавшись на берег со ртом, набитым тиной, спасительница же от нервного потрясения упала в обморок. А потом сквозь сильный жар она услышала, как мать-настоятельница, дежурившая возле ее кровати, сказала врачу

— Эта девочка — лучшее, что у нас есть... Она стала бы самим совершенством, если бы посвятила себя Пресвятой Деве.

Надо сказать, что ничто так не грело Генриетту, как мысль о ее избранности, да еще подтвержденная другими! И она решила остаться в монастыре. Навсегда. Но вот у матери относительно ее будущего были совсем другие планы. На пожизненную ренту жить было не слишком весело, а потому она решила, что девочке нужна профессия и желательно хлебная. На семейный совет был призван очень-очень близкий друг Юдифи Карл Огюст де Морни, сводный брат Наполеона III, бывший тогда весьма влиятельным лицом в государстве и большим ценителем женской красоты. В угловатой и нескладной девочке-подростке он явственно увидел будущую обладательницу совершенно особого типа красоты. Мужчины будут добиваться ее с риском для жизни. А значит, пусть идет на сцену, например в Консерваторию.

На экзамене 16-летняя претендентка читала басню «Два голубя». И вскоре ей было объявлено, что она принята — видимо, желания такого покровителя, как де Морни, исполнялись там свято. А спустя два года птица счастья, вероятно, подосланная тем же доброжелателем, принесла ей плотный конверт с фирменным клеймом «Комеди Франсез». Она даже ущипнула себя, чтобы убедиться в том, что это не сон. Ее приглашают в самый знаменитый и старейший мольеровский театр! Назавтра она уже подписывала трясущейся от волнения рукой контракт. В августе 1862 года новенькая отправилась на первую в жизни репетицию. Ей дали роль в «Ифигении в Авлиде» Расина. 1 сентября того же года протеже герцога де Морни стояла у здания «Комеди Франсез», где висела большая афиша «Дебют мадемуазель Сары Бернар». И с тех пор это сценическое имя вошло в историю.

...Она ждала своего выхода и тряслась так, что стучали зубы. Было ясно, что от страха голос станет глуше — напасть, с которой было столько борьбы, и если ей не удастся взять себя в руки, провал будет неминуем.

Память стремительно откручивала время назад. Ей девять лет. Она приняла вызов кузена, заявив, что перепрыгнет через ров. Это не удавалось никому. В результате — разбитое лицо, сломанная кисть руки, в кровь ободранные коленки. Когда ее несли домой, она сквозь всхлипывания упорно продолжала кричать

— Все равно я это сделаю во что бы то ни стало и всю жизнь буду делать то, что захочу!

Вечером тетушка, желая утешить племянницу, спросила, что ей подарить.

— Мне хотелось бы иметь почтовую бумагу с моим девизом.

— Каким же именно

— «Во что бы то ни стало!»

Прошло 9 лет. Настало время доказать, что ее девиз отнюдь не был пустым звуком.

Наутро газета писала «Мадемуазель Бернар, дебютировавшая вчера в «Ифигении», — высокая, стройная девушка приятной наружности, особенно красива у нее верхняя часть лица. Держится она хорошо и обладает безупречной дикцией. Это все, что можно сказать о ней в настоящий момент». И все же Сара продолжала играть, но ровно до тех пор, пока не грянул скандал. Восемнадцатилетняя начинающая актриса в ответ на обиду, насененную ее младшей сестре Рашели, дала звонкую пощечину именитой театральной приме. Старание директора уладить конфликт и заставить новенькую признать себя виновной успехов не принесло. Ее упорство закончилось тем, что после года работы контракт был разорван и ей пришлось уйти из театра.

Родственники пришли в шок, но Сара и не думала унывать, пойдя дорогой проб, ошибок, а в общем — перемен. Играла в театре «Жимназ», где провалилась в роли русской принцессы и даже подумывала покончить жизнь самоубийством. Но у таких жизнелюбивых натур после минут презренной слабости обычно наступает прилив энергии. И Сара поспешила взять реванш, удрав от неприятностей в Испанию, где ей довелось встретиться с бельгийским принцем Анри де Линем, который настолько влюбился, что был готов жениться, но при условии ее отказа от сцены. Однако родня принца пришла в ужас от перспективы породниться с неудавшейся актрисой да к тому же еврейкой. В результате ей пришлось отказаться от возлюбленного. А 22 декабря 1864 года у Сары родился сын, позволивший ей найти утешение в материнстве.

Сын Морис всегда был ее самой большой любовью. И, к счастью, эта любовь была взаимной.

Как только друзья сообщили Саре, что есть возможность получить ангажемент в «Одеоне», она устремилась туда. Ей предложили мужскую роль — Занетто в пьесе Ф. Конпе «Прохожий». В дальнейшем у Бернар будет целая коллекция мужских ролей, которые она очень любила, в том числе Керубино из «Женитьбы Фигаро», шекспировский Гамлет, герцог Рейхитадский, сын Наполеона в драме Э. Ростана.

Неутолимая жажда играть уже не вызывала сомнений в правильности выбранного пути. В «Одеоне» Бернар играла с 1867 по 1872 год. Роль королевы в «Рюи Блазе» Виктора Гюго открыла еще одну сторону ее дарования. Она играла женщину, не ведавшую любви, — меланхоличную, мрачную и несчастную. Но стоило искренней страсти лишь коснуться ее замороженного сердца, как произошло чудесное превращение. «Г-жа Сара Бернар как бы создана для изображения удрученного скорбью величия. Все ее движения исполнены благородства и гармонии, — заливались критики. — Встанет ли она или сядет, пойдет или повернется, длинные складки ее вышитого серебром платья ложатся вокруг нее с поэтической грацией».

За шумихой, поднятой по поводу внезапного возвращения Бернар после «испанских гастролей», мало кто успел заметить ее артистическое и женское совершенство. Драматический роман с принцем, материнство, неутолимое желание во что бы то ни стало утвердиться на сцене — все это позволяло Бернар внести в свою игру новые краски и нюансы. Она придумывала десятки уловок, заставлявших зрителей завороженно следить за каждым ее шагом. Роза, приколотая к корсажу в первом действии, к четвертому облетала. Этот маленький трюк был изящен и крайне красноречив для тонких душ. В Консерватории Сару ругали за то, что она поворачивается к зрителю спиной, и она «научила» свою спину быть выразительнее иных монологов.

Настоящим даром небес был для Бернар ее голос, голос сирены, полный томления и нежности. Говорили, что в ее горле спрятана арфа. К.С. Станиславский, например, считал искусство Бернар ярким примером сценического совершенства от отточенности дикции до выверенности каждого жеста.